После России - Страница 60

Сева пожалел, что не промолчал. Жалельщик России Хворобьев был, без сомнений, стукачем со стажем и все его задумчивые тирады вполне могли оказаться провокацией. «Ой, дурак! Ну зачем я не смолчал? Дурак и есть», - Сева быстро подал всем руку и удалился. Его неожиданно догнал отец Валентин и без предисловий заговорил, продолжая закончившуюся дискуссию:

– Вы, Сева, хороший русский человек… Думающий… Это всё ерунда… Это всё вот. Пройдет! Я вот что хочу сказать. Когда-то давно, ещё в начале восьмидесятых, в день тогдашнего праздника, 7 ноября, я маленький ещё был… Я ведь не такой старый, просто борода старит. Шли мы с отцом моим по городу. А я ему и говорю - вот сколько нашему государству лет? Он говорит… Не важно, ну, допустим в том году было 68 или 69… Я говорю и долго оно ещё будет существовать? А он мне и говорит, мол вот, Римская-то империя тысячу лет существовала. И я задумался: это ж значит всё еще только начинается, впереди - десять веков истории! И не усомнился ничуть. А Союзу-то оставалось лет 5-6… Но ведь кто бы знал! Никто не знал. И я вот всё думаю - как тщетно и странно всё вокруг, и что завтра-то будет? А послезавтра? Бог знает…

– Зачем вы мне всё это рассказываете? - Сева решил, что провокаций с него хватит и сделал строгое лицо: - Это всё прошлое, к чему?

– Ни к чему… Просто страшно каждое утро вставать и понимать: есть небо, есть земля, люди вокруг есть, а России - нет! Понимаете, Сева? Нет и, как я понимаю, никогда не будет! Вот уж не думал, что выпадет мне жить после России, - отец Валентин производил впечатление человека на грани нервного срыва.

– Я лично Россию плохо помню, трудно вам что-то сказать, - Сева на всякий случай говорил общими фразами, но всё же решил замедлить шаг и пообщаться с расстригой.

– Ну понятно… Но я ведь вижу, вы думаете о России… Это в наше время уже дорого стоит. Хочу просто с вами поделиться наблюдениями. Может, через годы, для чего-нибудь вам сгодится. Был у меня разговор один… С военным. Так же вот, случайно заговорили в самом начале этого всего… Марша на Москву.

«Марш на Москву» - хорошее название для книги!», - машинально подумал Сева, серьёзно подумывавший написать какое-то связанное повествование о начале и конце пироговского мятежа.

– Так вот, - своим совершенно не поповским голосом продолжал отец Валентин, глядя прямо перед собой, - Я ему, парню этому, говорю: ты же военный, не вчера ведь начал служить! Ты кому вообще присягал-то? А он мне, совершенно искренне: «Как кому? Приволжской Федерации…». Я, как тот Сократ у Платона, продолжаю гнуть свою линию: «Нет, погоди, служивый, а в самом начале карьеры?». Он лицо наморщил, говорит: «Так это когда было-то…? Российской Федерации присягал». Тут я козырь на стол: «А тебя не смущает, что ты сейчас воюешь против России?». Почему-то, Всеволод, казалось мне, что он способен, так сказать, к национальной рефлексии. Но ошибся я! Он аж в лице переменился: «Ты мне такое не говори!», - кричит: «Я ведь могу и обидеться! Нихера ты не понимаешь… Это типа работа такая… Родину защищать… Какой бы она не была!». Представляешь? У этого лысого писуна Хворобьева работа была такая - писать про любую родину, а у господина военного - любую родину защищать. Ладно, думаю. Продолжаю, стало быть, гнуть свою линию: «Это всё штампы!» - говорю. «Когда Россию отменяли, ты почему не попытался её защищать? А? Ты ж ей присягу давал!?». Ну в общем, дальше он начал даже оправдываться: «Один что ли? Что я мог-то!». Ага, попался! Обычная русская история. Оказывается, ему до самого разговора со мной, да и после него, наверное, даже в голову не приходило, что он предал свою страну, и он, и его друзья в погонах! Мы, говорит, не обсуждали приказов! То есть сидели они, голубчики, и ждали, что им начальство скажет. Начальство, как у нас водится, весь Кризис рекомендовало сохранять спокойствие, а потом прислало какого-то полковничка, который и привел всех защитников Отечества к присяге Поволжской Федерации. И всё, так они и служили себе спокойно, пока их сначала не эвакуировали за Урал, а оттуда, уже под новыми знамёнами, бросили на Москву. И они спокойно пошли воевать, понимаешь? И вот финал разговора! Я ему говорю: «Так всё-таки, вы давали присягу защищать Россию! И вы обязаны были её защитить, тогда, во время кризиса! Понимаете, обязаны!». И тут он посмотрел мне в глаза и говорит: «Да иди ты нахуй, умник! Это вы всё просрали, а на нас валите!». Вот такие у нас в России были защитники отечества, дорогой Сева!

Сева внимательно слушал монолог расстриги, вспоминая полковника Сергеева, генерала Сирина и прочих борцов с пироговской тиранией. Всё, сказанное отцом Валентином, он многократно слышал и обдумывал сам, но рассказывать в ответ свои истории не стал. Оглянувшись вокруг и убедившись, что никого рядом нет, он остановился и, пряча глаза, скороговоркой попрощался с навязчивым собеседником: «Очень интересно, отец Валентин, но мне уже пора к себе, надо срочно диктовать репортаж!».

…На самом деле, репортаж диктовать он не собирался. Просто захотелось посидеть одному и подумать. Странное дело: вся эта неприглядная история с крушением России действительно обошлась без единого красивого эпизода. Никто не отстреливался до последнего патрона, не воевал, не отбивался, не уходил партизанить в леса. Всё как-то тихо случилось. Кто-то где-то что-то пытался сделать, но это были единичные случаи сомнительного и бесполезного в практическом смысле упрямства на фоне тотального бессилия и равнодушия. Как пишут историки, в Константинополе перед его последним падением многие жители открыто предпочитали турок своему императору. Впрочем, Константин Последний погиб нехарактерной для других последних императоров смертью: вроде как до последнего сражался, и нашли его в горе трупов, опознав по красным сапожкам… Ненавистный католик Джустиниани тоже дрался, но вовремя успел убежать, предоставив любящим политические разговоры ромеям обсуждать своё будущее с турецкими товарищами. С другой стороны, формальный конец Римской империи в 476 году производит ещё более странное впечатление: ни героев, ни титанов, ни какого-либо экшна. Какой-то малолетний и никчемный Ромул Августул, который тихо императорствует в Равенне, какой-то Юлий Непот, который тоже считается императором в некоторых кругах, в Константинополе и Галлии… Великая империя растворяется в мороке безвременья - и ни одной героической попытки что-то изменить! И вот нелепый итог - германец Одоакр приезжает во дворец и сообщает перепуганному Ромулу, что папаша его, главнокомандующий Орест, убит, а он больше не император. У парня отняли корону и прочие регалии, отослав их для сохранности в Константинополь, а низложенного Ромула - на бывшую виллу Лукулла в солнечную Кампанию. Такой вот конец империи. Интересно было бы с этим Ромулом поговорить, хотя очевидно, что ничего умного он бы не сказал: в этом смысле он напоминал последнего президента Федерации, который после отставки вёл затворнический образ жизни где-то в южной Европе, старательно избегая возможности хоть как-то объясниться со своими бывшими избирателями.