После России - Страница 38

Признавшись себе в своих тайных чувствах к Родине, он решил подойти к вопросу серьёзно и упразднить Россию. Теоретически, конечно. Времена стояли суровые и призывы к уничтожению России могли далеко завести, а Жабреев всегда был пугливым мужчиной.

Короче говоря, к моменту наступления Кризиса Михаил Сергеевич являл собой дешево и безвкусно одетого мужчину за сорок, с бородкой a la Троцкий и бритым черепом. Именно таким он встретил последнюю осень России.

…Была осень и обычно в это время уже изрядно подмораживало. Но, «в тот год осенняя погода стояла долго на дворе», и даже в конце октября дни выдавались замечательными. Михаил Сергеевич лёг спать поздно, писал очередную главу намеченной книги «Против России». Несколько опубликованных в Сети глав уже вызвали полемику, и впервые за его карьеру возникла впереди туманная перспектива быть опубликованным на бумаге, стать пусть и скандально, но всероссийски известным деятелем. Включив телевизор, он случайно наткнулся на внеплановые новости. За внешним спокойствием диктора и складностью произносимых вещей чувствовалось какое-то напряжение… Несколько дней Михаил Сергеевич наблюдал в Сети агонию Российской Федерации, круглосуточно ожидая, пока в потоке развлекательных передач и бесконечных кинофильмов что-нибудь путное расскажут по существу происходящих событий. Но телевизор откровенно и демонстративно отставал от реальности, как и все предыдущие годы. Пока…

…Пока в течении нескольких часов всё не прояснилось, и по всем каналам не зачитали обращения Международной Военной Администрации ООН. Россия опять сыграла с Михаилом Сергеевичем злую шутку: исчезла раньше, чем он успел предречь это в своей недописанной книге. Он впал в депрессию, тихонечко запил, пережив адские муки раскодирования, и на автомате читал свои лекции перед пустыми аудиториями.

Однажды после лекции к нему подошёл хорошо одетый человек с незапоминающимся лицом и предложил поговорить. К удивлению Михаила Сергеевича, разговор был приятным.

«Понимаете, мы внимательно за вами следим, Михаил Сергеевич… За вашим творчеством. Особенно интересен последний его этап… Россия себя изжила, вы это лучше меня понимаете и видите. Так вот, в ближайшие дни будет провозглашена Уральская республика. Но есть одна проблема - отсутствие какой-либо идентичности, идеологического базиса для разрыва с Москвой. Вы понимаете? Нам нужен яркий манифест, документ, который станет краеугольным камнем уральской самобытности… Понимаете? Вы сможете?».

Михаил Сергеевич был возбужден. Домой шёл пешком, потому что не ходил транспорт. Отопления не было, электричество постоянно исчезало, и поэтому он лихорадочно выбросил с антресолей пыльные тряпки и папки, в итоге розысков вытащив на свет божий древнюю механическую машинку. С удивительной проворностью снарядив её, он вставил в мрачный аппарат два листа, проложенных найденной на антресолях же копиркой (лента машинки была сухая и первая страница обещала быть нечитаемой). Слова полились из него с невероятной силой и мощью. «Сотни лет кровавые московские империалисты огнём и мечом подавляли свободолюбивую уральскую нацию. Но день справедливости пробил и кровавая тирания пала. Солнце свободы взошло над Великим Уралом!».

На следующий день Михаил Сергеевич пришёл в охраняемое офисное здание в Новом центре и, протомившись 20 минут в холле, вручил своему новому знакомому текст. Тот тут же изучил документ и посмотрел на Михаила Сергеевича как-то иначе. «Отлично! То, что нужно!». Дальше всё было как в кино: его привели в хорошо обставленный офис, дали в руки пухлый конверт, наполненный евро, напоили кофе, потом выдали новейший коммуникатор. Через пару дней, когда Михаил Сергеевич уже подумал, что про него забыли, коммуникатор включился и ему сообщили о высланной машине.

Короче говоря, когда открылся Съезд Народов Урала, Михаил Сергеевич сидел в президиуме, рядом с другими мужчинами и женщинами в хороших костюмах. Он зачитал свой манифест и, выкрикивая в зал заключительное «Да здравствует Уральская Республика!» увидел поднимающихся и аплодирующих людей. Это был долгожданный час его триумфа.

…Последующая его жизнь была наполнена бесконечными лекциями в различных городах мира, семинарами и круглыми столами, телеэфирами и бесконечным производством духовного хлама, который тут же становился основой уральской государственности, а частично ложилось в фундамент сибирской и дальневосточной суверенности. Михаил Сергеевич сам запустил в оборот определение «основоположник и виднейший теоретик философии уральской самобытности» и чрезвычайно гордился, когда его так называли посторонние люди.

Известие о мятеже в Рязани сначала никак его не заинтересовало, он как раз только что вернулся из Минска, где выступал на какой-то очередной конференции. Однако к моменту краха Поволжской Республики и Конфедерации, он уже был мобилизован и выполнял спецзаказ правительства, сочиняя бесконечные воззвания, наполненные самыми изощрёнными и гнусными проклятиями в адрес Москвы и рязанских мятежников. «Будь ты проклята, Москва, вавилонская блудница и город позора, город мошенников и сутёнеров, край проклятья и земля мерзости!», - он сбивался на какие-то уж совсем библейские проклятья, мучительно комбинируя в мозгу всё то, что писал и говорил в предыдущие годы. У него были свои резоны биться до конца: председатель КОК Жихов как-то показал ему перехваченное поскрипционный список НОРТа, в котором академик Жабреев значился среди политических и военных лидеров «сепаратистов». «Этих людей необходимо уничтожить в любом случае!», - так завершалось послание и Михаилу Сергеевичу стало не по себе. Ему выдали охрану и пистолет, но уверенности это не прибавило. Наоборот, больше стало злости и ненависти, первобытной и всепоглощающей. «Москва - это наше горе, «Россия» - это голем, слепленный московскими человеконенавистниками, чтоб держать в повиновении свободолюбивые народы Евразии! Гниющий труп москальского государства - это преграда на пути свободного развития не только наций Евразии, но и всего мира. Наша нынешняя борьба - это борьба свободы против рабства, демократии против тирании, культуры против варварства!», - диктовал он, читая на экране возникающий текст. «Надо срочно что-то делать с языком, а то как-то странно получается… Язык - дом бытия, мать его так. Дом не дом, но какую-то отдельную избушку точно надо начинать строить», - вдруг осенило Михаила Сергеевича, и он почувствовал себя гением. «Вот он, кол в грудь проклятому Кощею!», - и профессору Жабрееву привиделся уральский язык. Михаил Сергеевич нервно и театрально закурил сигариллу, подошёл к письменному столу. Как-то много месяцев назад он разговорился с одним филологом, на очередном симпозиуме по проблемам уральской идентичности. Какой-то полусумасшедший человек… Может и сумасшедший. Может, это как раз идеи приставучего языковеда и вынырнули из подсознания именно сейчас, когда Михаил Сергеевич так остро чувствовал внутреннюю пустоту своих словесных кружев. Точно, он как раз про язык и говорил… Помнится, сообщил кучу интересных сведений об уральском диалекте…