После России - Страница 40

Василий сел за покерный стол и кивнул крупье. Потом вызвал официанта и, закурив, вскрыл карты…

Играл он «на автомате», почти всё время проигрывал, но сама игра его не занимала. Он продолжал прокручивать в голове комбинации, распутыванием которых он занимался по работе. И вот, после того как тарелки из-под закусок унесли, а очередная раздача принесла убогую пару шестёрок, он вдруг увидел себя со стороны.

«Как я вообще до всего этого докатился-то? В чине подполковника, ещё и госбезопасности! Еще и какой-то Уральской республики! Сижу в казино. Целыми днями мучаю нормальных русских мужиков, допрашиваю их и спокойно размышляю, что их всех, между прочим, разом могут кончить. Потравить газом только потому, что они хотели жить в великой России а не в придурочной Уральской республике? А ведь когда-то действительно сам был русским националистом! И вот тебе на… И всё-таки, как же так? Почему?».

Михайлов встал из-за стола и, автоматически собрав в кулак немногие оставшиеся фишки, неспешной походкой отправился к лифту. «Ну да, всё ведь было так чисто и невинно. Я её любил, а она меня нет. Я любил Россию, а ей не до меня было… Я хотел ей служить, а она предпочитала мерзких толстожопых мужиков с заспанными свиными рожами. Таких же, как Юркевич, Полухин и прочие нынешние вожди…», - в зеркальной стене лифта он видел себя: слегка расплывшегося тридцатилетнего мужчину в хорошем костюме и не очень свежей рубашке. В его мозгу неспешно поплыли воспоминания о последних годах перед Кризисом, долгое время хранившиеся под спудом.

Был он тогда, значит, политически-активным студентом. Писал статьи, ходил на какие-то потешные дебаты-политклубы. Хотелось ему Родине служить. Ну и как раз подоспел расцвет «Единой России», которая вдруг объявила, что будет привлекать к партийной работе энергичную молодёжь. «Как-то эта бодяга вся называлась ещё глупо… Политфирма? Политзаказ? Политзавод, точно!», - Михайлов вышел из лифта на верхнем этаже небоскреба и, сделав успокоительный жест встрепенувшемуся официанту, сел за столик рядом с панорамным, во всю стену, окном.

…С пресловутого «Политзавода» всё, пожалуй, и началось. Изучив рекламную листовку, Михайлов пришёл в офис «Единой России». Хоть сама партия ему и не нравилась, но тогда он решил, что надо использовать все возможности для служения своей стране.

Сначала Васю немного помусолили в коридоре, а потом выдали стопку бумажек. Дальше всё закрутилось. Несколько недель Михайлов и ещё несколько десятков парней и девчонок, в основном студентов и молодых офисных работников, ходили на всякие семинары и дискуссионные клубы. Один раз их даже вывели на улицу, да… «Антипикет», стыдно вспомнить! Было чрезвычайно весело, и вопреки своему скепсису и непроходящему недоумению относительно бессодержательности обсуждаемых тем и лубочному убожеству проигрываемых в «деловых играх» ситуациях, в какой-то момент ему показалось, что у него есть шанс. Большой шанс попасть во власть и попытаться что-то сделать для России. У него возникло чувство причастности к происходящему в стране, несколько недель он ощущал себя в одном строю со всеми этими ребятами из телевизора, с утра до вечера спасавшими Россию от «оранжевой революции» и созидавших «энергетическую империю». Да, вот так вот пафосно мыслил Вася Михайлов в те далекие годы. «Политзавод», как уже говорилось, затевался с целью выискать талантливую молодёжь. А самым талантливым предполагалось выделить проходные места в партийных списках. Меж тем, скоро в области как раз должны были состояться выборы Думы и участникам «Политзавода» ещё раз клятвенно пообещали, что самые лучшие из них действительно получат места в партийном списке «единороссов» и станут депутатами. Это был солидный куш, поэтому Михайлов твёрдо решил стать лучшим. И ему это почти удалось: его хвалили все - и заезжие московские политологи, пугавшие молодёжь каким-то беглым олигархом и разоблачавших происки другого, сидевшего в тюрьме (Михайлов уже не мог вспомнить, кто там был беглым, а кто сидел - за прошедшие годы все эти фамилии перестали что-либо значить. Вроде, совершенно точно это были какие-то еврейские фамилии, толи на -ич, толи на -ский, толи на -ман), и местные кураторы, которые несли уж совсем невозможную чушь. Но он терпеливо конспектировал, осваивал нехитрый тогдашний дискурс, все эти «национальные проекты», «суверенные демократии» и легендарную «вертикаль власти». Сейчас, по прошествии многих лет, Михайлов уже не мог вспомнить, какое содержание вкладывалось в эти громкие словеса. Но тогда он был, конечно, на коне, все эти проекты знал наизусть, да ещё и с цитатами! На этом месте воспоминаний подполковнику Михайлову стало стыдно и он, несколькими отточенными знаками отправил официанта за коньяком.

…С местными кураторами, короче говоря, у Михайлова вообще был полный шоколад. Постоянно курировала всю эту политзаводчину руководительница региональной организации «Молодой гвардии», дамочка лет сорока с пышной гривой каштановых волос и расплывшейся фигурой, впрочем, со следами былой роскоши. Она была из последнего комсомольского актива, как кто-то цинично заметил - «успела побухать напоследок в комсомольских саунах». Говорили, что именно комсомольско-интимные отношения с кем-то из руководителей областной «Единой России» привели её на командные высоты. Она как-то сразу выделила Михайлова, а под конец проекта и прямо начала его опекать. Неприятным моментом стал визит к ним какого-то московского телеведущего с птичьей фамилией («Грачев? Дятлов? Воробьев?», - память ослабела, наверное из-за перенапряжения последних дней). Тот вёл себя совершенным барином, откровенно и цинично заигрывал с девушками, и сквозь зубы, разговаривая с парнями. Ничего умного или нового он не поведал, просто пересказал с нескрываемой скукой бродячие штампы телепропаганды, им же озвучиваемые в своих «аналитических» программах. Видно было, что и сама телезвезда не особо во всё это верует: он быстро проговаривал нужные лозунги, потом начал откровенно кокетничать с присутствующими дамами, и, отмахиваясь от умных вопросов, развлекал хихикающих девиц байками из московской гламурной жизни. Василий тогда был шокирован этой прямо-таки баснословной московской спесью и колоссальной пустотой одного из виднейших рупоров режима.